Сказочка. Взяла, и написалась)
Солнце светит ярко. Его жгуче-золотые лучи пробиваются сквозь скрюченные ветви деревьев, облепленных ядовито-зеленой листвой. Маленький Ганс сидит под необъятным старым дубом, ловя в ладошки дары озорного светила. Он еще совсем мал: прошлым утром минуло пять лет с тех пор, как Ганс и этот мир впервые увидели друг друга.
Но мальчик не узнает ничего, никого вокруг: ни этого леса, ни рыжих пугливых белок, ни толстого паука, плетущего меж веток свое искусное кружево; и только давний приятель— грязно-бурый медвежонок в полосатом ночном колпаке как всегда добродушно глядит блестящими пуговками.
«Где я?» — шепчет мальчик, сжав в кулачке непокорный теплый луч, который тут же вырвался на волю.
«Сегодня ты у меня в гостях», — ласково говорит кто-то, примостившийся на ветках соседнего дерева.
Но Гансу кажется, будто само дерево говорит с ним. Мальчик стремительно оглядывается на «говорящую» стройную иву. Но вот он смотрит на верхушку и видит, как некто очень тоненький, маленький, в желтой накидке, проворно спускается с изящного дерева. В один миг перед Гансом предстает самый настоящий леший—улыбчивый, с золотыми волосами и острыми ушами; хранитель леса, больше походящий не на лешего, а на эльфа из сказок, которые читает Гансу мама.
«Где я?!»— у мальчика из груди вырывается наивный, радостный возглас удивления. Он с восторгом глядит на такого знакомого златовласого лешего... За неделю до своего дня рождения Ганс нарисовал его именно таким— курносым и добродушным.
Иоганн (а именно так назвал своего остроухого Ганс) берет мальчика за руку и ведет его через зачарованный лес прямо к Серебряному Ручью, громко журчащему среди больших небесно-синих колокольчиков. Ганс подбегает к прохладному ручью и черпает ладошками прохладную кристально-прозрачную воду.
Иоганн улыбается и говорит мальчику, что если тот выпьет этой водицы, то вырастет очень сильным... Ганс пьет прохладную воду: такую чистую, кажущуюся сладкой и самой вкусной жидкостью на свете. Иоганн ждет, пока мальчик напьется, и показывает ему извивающуюся змейкой тропинку меж колокольчиковой рощи. Они идут по ней, держась за руки. В самом сердце цветочного царства стоит прекрасный замок. Дюжина высоких башен торжественно и гордо венчают белоснежные каменные стены; мальчик еще не знает, что такое дюжина—он умеет считать только до десяти. «Заходи и будь моим Гостем», — говорит сказочный леший и с улыбкой подводит Ганса к ограде замка. Ганс застывает, не в силах вымолвить ни слова от охватившего его восторга. Иоганн хлопает в ладоши, и ворота беззвучно и медленно отворяются... Навстречу лешему и его гостю высыпает кучка остроухих и курносых обитателей замка. У них звонкие голоса, добродушные румяные лица и ясные глаза. Обитатели почтительно склоняются перед лешим, ведущим за руку маленького мальчика. Иоганн и его маленький гость оказываются в большом и светлом зале, торжественно убранном разноцветными гирляндами и бесчисленным количеством маленьких сияющих желтых, голубых и зеленых огоньков. «Это сами светлячки явились поприветствовать нашего господина», — радостно говорит Иоганн, подводя Ганса к большому круглому столу, уставленному праздничными явствами. «Значит, ты господин всего этого замка?» — вопрошает Ганс лешего. «Господин этого замка, и этого леса, и ручья — ты», отвечает Иоганн, и хлопает в ладоши. Вдруг со скрипом отворяется незаметная дверца, из-за которой показываются курносые улыбающиеся человечки, несущие высокий резной трон. Они ставят его у стола и , что-то весело бормоча, усаживают на трон Ганса. Иоганн садится справа от мальчика, улыбается ему и снова хлопает в ладоши. И открывается множество маленьких потайных дверок, из которых высыпают веселые человечки...
Они ели и пили, и смеялись до самого рассвета, и остроухие менестрели играли на маленьких лютнях свои сказочные баллады. Но вот наступает утро , и настает время расставания— неизбежного расставания перед новой радостной встречей. Ганс машет рукой Иоганну и всему веселому гостеприимному народцу... Мальчик открывает глаза и видит сидящую рядом маму. Она ласково улыбается, и называет Ганса своим маленьким соней.
У мечты нет возраста, но растет она вместе с нами. Лишь нам она подвластна, и лишь нам решать, позволить ли ей цвести в нас, или умертвить ее навеки.